Вот такую статью я нашла в интернете, по моему все это так и есть)))
АРГЕНТИНА БЕЗ ТАНГО
Когда по воле журналистской судьбы я впервые оказался в Аргентине, то подумал: придется всему учиться заново. По первому взгляду в этой стране, расположенной в противоположном конце света, все иначе. Но это впечатление обманчиво. В конечном счете, на всех широтах процент плохих и хороших людей примерно одинаков. Плохие не дадут нормально жить ни дома, ни на чужбине. Хорошие — придут на помощь и объяснят. А главное, помогут увидеть незнакомую страну их глазами. Так получилось и со мной. Чем больше я узнавал Аргентину, тем больше в нее влюблялся.
Все есть в красивой стране Аргентине. Первое, что приходит на ум, конечно же, знаменитое танго, которое аргентинцы с полным правом считают своим вкладом в мировую цивилизацию. Но и без танго есть на что посмотреть, чему подивиться. Тысячи километров атлантических пляжей, великолепные горные озера у подножия Анд, ледники на юге и джунгли на севере. Всего не перечислишь.
Одно плохо — добираться до этих красот приходится уж очень долго. Слишком большая Аргентина: среди государств Латинской Америки она по площади (2,8 миллиона квадратных километров) уступает только Бразилии. Так что надо выбирать — либо плати за билет на самолет, либо день, а то и два сиди за баранкой, прежде чем доберешься до очередного чуда природы.
Жителям Буэнос-Айреса, любящим общаться с природой (а в столице и в ее пригородах проживает 12 миллионов человек из 37-миллионного населения Аргентины), приходится чуть полегче, чем другим: провинция Буэнос-Айрес своим правым боком упирается в океан, а сама столица стоит на берегу огромного устья реки Ла-Плата, впадающей в Атлантику. Однако это еще не повод для ликования. Купаться можно далеко не везде. Для того чтобы добраться до нормальной океанской воды, которую не замутнят волны Ла-Платы цвета кофе с молоком, надо проехать более 300 километров на юг. А лучше — все 400. Тогда можно спокойно плавать. С декабря по март. Потом станет слишком холодно — ощущается дыхание соседней Антарктиды.
И не только дыхание. Белый континент частенько напоминает о себе более предметно. Всего в 400 километрах южнее Буэнос-Айреса я как-то вдруг заметил, что плаваю не один, а в компании с пингвином. На поверхности воды он ничем не отличается от обыкновенной птицы до той поры, пока не продемонстрирует «крылья», которые давно превратились в плавники. На берег запросто может вылезти и тюлень. А набравшись терпения и проехав южным маршрутом еще 1—1,5 тысячи километров, я встречал их уже на каждом шагу.
Кое-где у берега резвятся киты, охотятся касатки. Я собственными глазами видел, как на юге Аргентины один из этих морских хищников в невероятном прыжке схватил на берегу зазевавшегося тюленя. Кто не верит — ради бога. Но есть прекрасные фотографии надводной охоты касаток. Людей они не трогают, но стаей могут завалить и огромного кита.
В пределах провинции Буэнос-Айрес можно заняться и речной рыбалкой. Рыбы, кстати, немало. Но, опять же, надо отъехать от столицы километров 130. И устроиться где-нибудь в роще на берегу. На солнце европейцу лучше не находиться, даже зимой, — сгоришь за 15 минут. Так что необходимым атрибутом местной рыбалки, помимо удочки, являются рубашка с длинным рукавом, головной убор и темные очки. Причем даже с такой экипировкой рискуешь вернуться домой с обгоревшими кистями рук.
Аргентинцы в целом — спокойный, благожелательный народ. Но чтобы не выглядеть белой вороной, надо учитывать особенности местного менталитета. «Привет! Как дела?» — спросит вас аргентинец при встрече. Правильный ответ вариантов не имеет: «Привет! Все хорошо». И в подтверждение — широкая улыбка. А я как-то имел неосторожность ответить на российский манер: «Так себе». Надо было видеть, как переполошился мой аргентинский знакомый! Он сразу же стал засыпать меня вопросами, что со мной случилось и не может ли он помочь? Еле его успокоил.
«Все хорошо» здесь говорят вполне искренне, что, конечно, не означает, что аргентинцы — сплошь баловни удачи. Просто они не считают возможным докучать собеседнику дотошным анализом своих личных проблем. Приветствия адресуются не только знакомым. Здороваются с таксистом, продавцом в магазине, кассиром при оплате коммунальных счетов. И улыбаются. В ответ — порция лучезарных улыбок. Жить от этого, кстати, гораздо веселее.
Хамство в общественных местах практически исключено. На человека, пытающегося «качать права», смотрят, как на душевнобольного. Ну, а с больного что взять? Его терпеливо выслушивают и приветливо улыбаются. И вот уже намечавшийся скандал умер, не родившись. Ведь для конфликта требуются, как минимум, две стороны.
В уик-энд всю ночь до утра звучит музыка. Достаточно громко, но так, чтобы не бить по ушам. Ведь рядом могут оказаться люди, которые по какой-то причине в этот момент не расположены слушать музыку и веселиться. В провинции с наступлением темноты вообще все затихает. А вот Буэнос-Айрес живет по своему распорядку. В ночь с пятницы на субботу я не раз попадал на машине в пробку перед самым рассветом. В других странах в это время подавляющее большинство давно спит. А здесь только начинают гулять. В дискотеках в выходные дни танцевать, как правило, начинают не ранее двух ночи, стараясь при этом опять же не мешать тем, кто отдыхает. Непонятно как, но у аргентинцев это получается.
Вот зарисовка с натуры — микрокартина нравов. Зашел я как-то в простенький ресторанчик, где можно есть сколько угодно за фиксированную, весьма умеренную плату (шведский стол с латиноамериканским колоритом). Голодным уйти невозможно. В задачу официанта входит только принять заказ на напитки и десерт. Остальное накладывайте на тарелку сами — сколько влезет и сколько угодно раз. В тот вечер за одним из столиков сидел известный всей Аргентине бывший вратарь одного из самых титулованных клубов «Бока хуниорс» колумбиец Оскар Кордова. В Буэнос-Айресе у него квартира. По всему чувствовалось, что публика была страшно рада видеть давно не появлявшегося кумира, который играл какое-то время в Европе. Но пока он не закончил еды, к нему никто не подошел.
Насытившись, Кордова направляется к группе официантов и фотографируется с каждым из них в отдельности. Отщелкали кадров двадцать. Потом к нему подходят посетители-болельщики «Боки» и просят автографы. Оскар с улыбкой раздает их всем желающим — без единого исключения. Эта церемония занимает еще минут 10. Никто не спешит, не толпится. Люди крайне тактично относятся к личной жизни звезды. А звезда, в свою очередь, прекрасно знает, как вести себя на публике, — без намека на звездность.
Что касается здешней еды, то про нее можно говорить часами. Это отдельная тема со своим отработанным этикетом, особенно в Буэнос-Айресе. Столичная жизнь, как уже было сказано, имеет явно выраженный ночной акцент. Большинство объектов общепита работают по железному графику: днем с 12.00 до 15.30; вечером — с 20.00 до 24.00. Реально же народ расходится после часа ночи. В течение всего дня работают многочисленные кафе, где можно наскоро перекусить и выпить чашечку кофе. Но они не в счет — это забегаловки. Серьезно есть принято на «режимных» объектах — в указанное выше время.
Есть, правда, и такие заведения, где постоянных клиентов, если уж приспичит, встретят как родных и вне графика. Скажем, в 5—6 вечера. Заведение готовится к ночной смене, но вам из уважения что-нибудь быстренько сообразят. Но надо быть готовым и к недоуменным вопросам всех, кто зайдет в ресторан. Это могут быть родственники, либо деловые партнеры хозяев, которые в это время приходят по своим делам, а не для того, чтобы поесть. Максимум — кофе, спиртное днем исключено.
Как-то я был застигнут в этот неурочный час за едой. «Что случилось, — встревожено спросил меня знакомый, — если ты ешь в это время?» Мой бесхитростный ответ — «Кушать захотелось» — вызвал недоумение: «А вечером что будешь делать?». График установлен с незапамятных времен и изменениям не подлежит.
С 20.00 питаются в основном люди старшего возраста. Молодежь подтягивается много позднее. Однажды я решил отпраздновать свой день рождения, пригласив дюжину друзей в ресторан. Хозяин долго не мог взять в толк, почему торжество должно начаться именно в 8 вечера. Дело было в январе — разгар лета в Южном полушарии. «Дорогой, соблюди хоть какие-то приличия, — сказал он. — Пусть народ начнет подтягиваться в начале десятого, тогда хоть темнеть начнет».
Все отговорки, что есть на ночь вредно, вызывают улыбку. Именно в такую пору и следует начинать, в противном случае это вовсе не еда. Забежать в ресторанчик — уточню, вовсе не в ночной клуб! — эдак в 0.30 и зависнуть там на часок в Буэнос-Айресе — святое дело.
Кулинарную тему хотел бы завершить главной составляющей. Для аргентинцев это — мясо. Свою говядину они не без основания считают лучшей в мире. И туристы просто обязаны в этом удостовериться. Насладившись танго, они набрасываются на мясо. Специализированные рестораны находятся на каждом углу. Мясо готовят на паррилье — железной решетке, под которой тлеют угли. Либо тушу, например, козленка, разрежут вдоль и растянут на кольях у костра.
Однако довольно скоро я убедился, что в заведениях для туристов не отведаешь именно того блюда, которым славится Аргентина. Да, мясо хорошее, и приготовлено оно великолепно, — решит любой побывавший здесь европеец. Но у местных гурманов есть свои, давно облюбованные места, которых не найдешь на туристских тропах. Мне повезло, и через какие-то полгода после приезда знакомый абориген доверительно сообщил, где готовят и едят самое настоящее аргентинское мясо.
Спрятанное от глаз непосвященных заведение находилось не в столице, а километрах в 30 от нее. Это, однако, не мешает знатокам регулярно посещать его. В выходные дни их наезжает столько, что дожидаться свободного столика порой приходится добрый час. Вот там-то я и отведал предмет национального культа. Над мясом в заведении колдуют настоящие волшебники. Готовится оно с соблюдением всех тонкостей. У владельца такого ресторана обязательно есть свой выпас, на котором щиплет травку его личное стадо. Мало того, даже бойня у него своя. Кто-то должен же хранить традиции! Есть и другие секреты. Только кто их выдаст?
В Аргентине, история которой как самостоятельного государства начинается с 1810 года, можно услышать удивительные рассказы о прошлом — далеком и не очень. Какие из них имеют реальную основу, а какие относятся к разряду мифов и легенд, разобраться очень сложно. Пребывая в отличном расположении духа после нескольких кусков великолепного мяса и бутылки прекрасного здешнего вина, один мой случайный сотрапезник рассказал такую историю.
— Прадедушка моей жены, — начал он издалека, — приехал в Аргентину из Италии году этак в 1874-м. Посмотрев на Буэнос-Айрес, он решил, что в столице живет уж очень заносчивая публика. А огромные территории никто и не думает заселять. И он отправился осваивать бескрайние просторы пампы. По тем временам — за тридевять земель от столицы, а точнее — километров за тысячу. Приходит к провинциальному начальнику и говорит, что хочет купить 500 тысяч гектаров земли. Да-да, я не оговорился, именно столько. Местный босс смотрит на него, как на сумасшедшего: «Зачем же покупать, если она и так пустует?». Но итальянцу были нужны документы. Он из Европы недавно и понимает, что цивилизация скоро дойдет и до отдаленных уголков его новой родины. И землю ему продали за какие-то смешные деньги, выправив при этом все необходимые бумаги.
Ну а нерадивые потомки итальянца, как я узнал, из поколения в поколение распродавали наследственные земли. Сейчас остались несчастные 1600 гектаров. Но до сих пор там пасется столько рогатого скота, что их забой кормит двух последних прямых наследников. Они любят несколько месяцев в году пожить в Европе. Остальное время проводят в огромной квартире в центре Буэнос-Айреса. Изредка наведываются в поместье — посмотреть, что да как. О проверке и речи нет. Сколько бы ни воровал в отсутствие хозяев управляющий, все разворовать невозможно. Точного числа скота все равно никто не знает. Десятком больше, десятком меньше...
Все земли вокруг — «мини-латифундии» скупили крупные агрофирмы, в которых преобладает иностранный капитал. Хотят купить и ее. Предлагают 4 миллиона долларов. Но «латифундисты» — ни в какую. Им и так прекрасно живется. Все давно налажено. А миллионы — дело хлопотное, их надо куда-то вкладывать. Как это делать, они не знают и не собираются узнавать. Лучше через день проводить вечер в хороших столичных ресторанах — средства позволяют. Либо продолжить изучение Европы.
Есть в местных нравах и нечто такое, к чему невозможно привыкнуть — массовое увлечение пластической хирургией. Совсем юные девушки мечтают обзавестись фигурой зрелой женщины, а те, в свою очередь, обрести формы девушки-подростка.
С одной стороны, пластические хирурги довольны наплывом пациенток — от этого напрямую зависят их доходы. Но, с другой — их настораживает повальное стремление женщин, во всяком случае, из числа тех, кто может себе это позволить, изменить с помощью скальпеля природную внешность. Число 15-летних аргентинок, готовых пойти на сложную операцию, ежегодно увеличивается в разы. Причем в клиники обращаются в основном не кандидаты в супермодели, а обыкновенные школьницы, сопровождаемые родителями. Поднапрягшись, еще можно понять, когда в 10—12 лет лопоухой девчонке делают операцию, чтобы в классе ее не дразнили «слонихой». Но стремление в 15—16 лет, не дожидаясь естественного развития событий, во что бы то ни стало увеличить свой бюст — постичь сложнее...
У зрелых и, казалось бы, более сознательных дам другой бзик — выглядеть как можно моложе. Той же цели можно добиться, занимаясь оздоровительной гимнастикой, фитнесом, но это — дело долгое. И большинство предпочитают обращаться к хирургам. Случается, что мать и дочь вместе приходят в клинику, чтобы «нарастить»... губы. А затем черед доходит и до других частей тела. Соответственно меняется и гардероб, тоже подвергающийся возрастной коррекции.
Бегство от возраста, что я не раз наблюдал, уродует и перезрелых ведущих популярных шоу-программ на телевидении. Рискованно короткая юбка и юношеская блузка вкупе с силиконовыми губами и бюстом выглядят, уж пусть меня простят милые дамы, чудовищно. Однако здешний идеал красоты, похоже, устоялся, и отойти от него не так просто — мода!
Впрочем, я вторгся в слишком деликатную сферу. Обращусь лучше к делам более заземленным. В прямом смысле этого слова — к дорожному транспорту.
Чтобы содержать в Аргентине машину, требуется знание многих тонкостей. Иначе — беда. В местном автосервисе немало прекрасных специалистов своего дела, и техника у них что надо. Сделать они могут все, причем весьма оперативно. Но только не надо ломиться в первую попавшуюся автомастерскую, чтобы заменить масло или произвести какую-то другую несложную операцию. Оставить в ней машину и уйти почти наверняка будет означать, что в оговоренный срок работу не выполнят. Мало того, в итоге не будет сделано почти ничего, но деньги сдерут такие, как будто здешние умельцы разобрали и заново собрали весь автомобиль. Лучший вариант — личное присутствие во время манипуляций с вашей машиной.
Аргентинцы — такие же латинос, как и остальные их собратья по континенту. «Маньяна», что означает «завтра», здесь самый распространенный срок, не имеющий никакого отношения к реальному времени. Вот наглядный пример.
В салоне моего «шевроле» как-то перестала светиться индикация часов — перегорела малюсенькая лампочка. Я поехал на фирменный сервис с огромным складом запчастей. Мастер предложил оставить машину и вернуться за ней завтра. Тогда я при нем же ногтем поддел часы, встроенные в панель управления, и вынул упомянутую лампочку. «Брат, — взмолился я, — отыщи такую же на складе». Нашлась она мгновенно, и я тут же установил ее. Естественный вопрос, сколько лампочка стоит, поставил мастера в тупик. «Езжайте, сеньор, — сказал он после некоторого раздумья, — и забудьте про деньги. У нас такого барахла навалом, а руки вы сами приложили». Ясно, что дорогу в этот сервис я постарался забыть.
Куда же обращаться в случае неполадок? Надо отыскать надежные «точки». А сделать это можно только с помощью аргентинских друзей. Без рекомендаций «от Марио» или «от Педро» нечего и пытаться обращаться к авто мастерам. «Марио (Педро) рекомендовал именно вас, проблема такая-то», — вот ключевая фраза, которую необходимо произнести после приветствия. «Ну раз такое дело, то все что угодно в самые сжатые сроки», — отвечают обычно аргентинцы, страсть как любящие, когда их хвалят.
Марио, кстати, персонаж не вымышленный. У него мастерская в ближнем пригороде Буэнос-Айреса, специализирующаяся на подвеске автомобиля. Когда надо сделать сход-развал или отбалансировать колеса, достаточно одного звонка. Будет назначено точное время, удобное и вам и ему. В мастерской висит плакат: «Всякому инструменту — свое место, всякий инструмент — для определенной работы». Чистота такая, что при желании есть можно прямо на полу. Работают там быстро и надежно. Заодно проверят тормоза, переднюю подвеску, все то, что может повлиять на безопасность в дороге. Деньги возьмут только за то, что реально сделано.
Естественно, что подобный подход ничего кроме уважения вызвать не может. Разгильдяев в Аргентине в среднем не больше и не меньше, чем в любой другой стране. Просто нужно обходить их стороной, а рассчитывать на таких, как Марио. Они работают во всех сферах, надо только их найти.
Отдельный разговор — манера поведения на проезжей части. Двигаясь по улице, то и дело слышишь дважды повторенный характерный стук. Это означает, что житель Буэнос-Айреса только что припарковал машину у тротуара между двух других. В результате бамперы всех трех украсились свежими царапинами. Такую картину я наблюдаю за день много раз. Российский автомобилист потерял бы дар речи, увидев, как его железного коня безжалостно таранят только потому, что без тычка в бампер паковаться здесь многие не умеют.
Пластиковые бамперы от этого часто раскалываются и проседают. Однако здешний водитель, растолкав соседние машины, спокойно пойдет по своим делам, не обращая внимания на то, что у стоящего сзади или впереди авто бампер остался висеть «на честном слове». Если же в пострадавшей машине кто-то сидит, виновник приветливо помашет рукой: «Извини, старик, с кем не бывает». На личном опыте я убедился: бороться с этим бесполезно.
По статистике, проездов на красный свет совершается в Буэнос-Айресе около 20 миллионов в месяц. Грубо на красный почти никто не ломится. Но вот проскочить перекресток через мгновение после того, как зажегся запрещающий сигнал, либо рвануть с места, когда ему остается гореть еще пару секунд, — это в порядке вещей. Так же, как бросить машину на пешеходном переходе или припарковаться во втором правом ряду.
О том, чтобы автобус встал на остановке у края проезжей части, не приходится и мечтать. Велосипедисты едут в любом направлении, полагая, видимо, что сидят в бронетранспортере. Мотоциклисты считают немодным надевать шлемы. Зато среди пешеходов очень модно, в ожидании зеленого света, поговорить за жизнь, непринужденно сойдя с тротуара на дорогу. Поездив по улицам аргентинской столицы пару лет, я забыл, зачем нужны огни поворота. Однако ко всему этому привыкаешь. Просто надо ввести поправку на здешние нравы. И управлять машиной, постоянно помня, что идущий впереди автобус может в любой момент остановиться посреди дороги, велосипедист — помчаться на тебя в лоб против движения, а пешеходы за углом — мирно беседовать на проезжей части.
За такие мелочи тут никто никого никогда не штрафует. Дорожной полиции, как таковой, нет. Машину все водят, как умеют, и относятся к этому совершенно спокойно. При всем при том езда в Буэнос-Айресе имеет, в сравнении с некоторыми другими городами, в том числе с Москвой, целый ряд неоспоримых преимуществ. Хорошие автомобили есть, но в них не увидишь крутых ребят с отвратительными замашками. Предполагается, что дорогой машиной управляет почтенный гражданин, которому социальный статус не позволяет гнать сломя голову и подрезать всех подряд. Нет здесь и номеров-вездеходов. Не бьют по ушам ревуны, установленные на спецмашинах различных слуг народа. Сирену в случае необходимости включает только «скорая», и ей, кстати, немедленно уступают дорогу.
В заключение еще несколько слов о столице Аргентины. Ее иногда называют Парижем Латинской Америки (кстати, сосчитать бы, сколько таких «парижей» раскидано по свету). Некоторые кварталы в центре действительно напоминают Париж. Но рядом я нашел «маленький Мадрид». А через 15 минут оказался в «Риме». Кстати, стоит напомнить, что в самом начале XX века большинство населения столицы говорило по-итальянски. Испанцы оказались в меньшинстве.
В общем, доминируют здесь европейцы. Хотя можно ли считать европейцем по менталитету человека, меняющего колесо у реактивного лайнера, которому надо через 5 минут вылетать в Рио-де-Жанейро? Три часа полета, между прочим. Пассажиры уже поднимаются в салон, а бравые парни в униформе на их глазах невозмутимо снимают колесо передней стойки шасси и на его место ставят новое. Только не подумайте, что рейс из-за этого задержали.
На берегу широченной Ла-Платы было бы нечего делать, если бы люди не построили там этот замечательный город. Текущая в океан мутная вода, в которую нет никакого желания окунуться. Ровная, как стол, местность. Одним словом, тоска. Но вот приехали из Европы в поисках лучшей жизни иммигранты и создали этот шедевр архитектуры, где в каждом сквере — по нескольку памятников. За всем этим не замечаешь унылого ландшафта. Через каждые три метра — кафе или ресторан. Практически кругом накормят если не вкусно, то более чем сытно. Официант может быть туповат, но в расторопности или природной любезности ему отказать нельзя.
Настоящих друзей в Аргентине, как и повсюду, найти сложно. Таких, что не сдадут, не подведут, поспешат на помощь. Они у меня здесь есть, и именно эти люди, как я уже отмечал в самом начале, помогли мне понять и полюбить еще недавно чужую страну. Со всеми ее положительными чертами и недостатками. Благодаря им я ценю хорошее еще больше, а плохое воспринимаю если не терпимо, то, во всяком случае, с пониманием. Так же, как на родине.
Павел Кузнецов
Журнал "ЭХО Планеты"
№12 2003
